Джереми Кларксон о России

[Valery]

2012 год
В наше время на белом свете можно повстречать немало русских, причем дела у них идут крайне хорошо. У них всегда огромные часы, большие машины и джинсы с вышивкой. У многих есть еще и футбольные клубы.

Поэтому логично было бы — будь у вас авиалиния — попытаться впечатлить этих новоиспеченных богачей, выделив под московский рейс самый распоследний, новехонький и сверкающий лайнер. Как ни странно, Британские Авиалинии решили пойти от обратного.

По собственному опыту могу судить, что БА выводят свои лучшие самолеты на трансатлантические маршруты, а потом — когда болты и гайки начинают поскрипывать — судно увольняют со службы в аэропорту JFK и используют для доставки туристов на Карибские острова. Когда они становятся слишком дряхлыми даже для этого, то начинают летать в Уганду, после чего — так я думал — их пускают на металлолом или продают в Анголу. Но нет.

Похоже, их отдают пожарным, которые проводят на них тренировки по эвакуации пассажиров, а потом спецназу, бойцы которого бегают по обугленному каркасу и отстреливают воображаемых террористов. И лишь после этого воздушные судна отправляются на московский рейс.

Недавно я летел Британскими Авиалиниями в Россию, и чтобы вы представили, насколько старым был самолет, скажу лишь, что бортовая видеосистема проигрывала VHS-кассеты. Не улучшало качество и то, что экран был меньше 2 дюймов по диагонали. А висел он на перегородке в нескольких метрах от меня. К тому же, он был поломан. Как и сиденье в туалете.

Я собирался написать письмо президенту БА и объяснить ему, что он все на свете перепутал. Использовать лучшие судна для конкуренции с американскими авиалиниями — на которых нет ничего, кроме жирных хамоватых дамочек и дерьмовой кормежки — это как выводить первый состав Челси на игру против Донкастер Роверс.

Я собирался обратить его внимание — ведь понятно, что он этого просто не знает — на то, что Берлинской Стены уже нет, и что русские больше не выстаивают по шесть лет в очереди за свеклой, и что их не расстреливают, если они скажут после этого, что она слегка шероховата.

Я также собирался пригласить его взглянуть на ГУМ — универмаг на Красной площади. Были времена, когда люди ехали сюда за тысячи километров лишь потому, что пришел завоз карандашей. Теперь же на его фоне торговые центры Westfield в Лондоне смахивают на эфиопские лавчонки. Самые маленькие наручные часы здесь больше телеэкрана, который мне так и не удалось посмотреть во время полета, а нижнее белье стоит дороже билета на рейс.

И дело не только в материальных ценностях. В России люди вольны говорить совершенно обо всем, что приходит им на ум. Попробуй рассуждать как русский в Британии — и тебя закидают камнями за расизм и оклеймят изувером. Хотите предложить, чтобы совершеннолетие наступало в 12? Да ради бога. Тебя не назовут педофилом — а с интересом выслушают, почему ты так считаешь. Они 70 лет не могли ничего обсуждать. Теперь они хотят обсуждать все.

Конечно, нельзя писать уничижительные статьи о Владимире Путине — если только не желаешь щепотки радиации к яичнице на завтрак, но говорить можно что угодно. И кому угодно. Мне это показалось чрезвычайно свободонравным.

И еще кое-что. В Британии, если Сэр Филипп Грин и Лорд Сэр Шугар проведут вечер в ресторане Wolseley в центре Лондона, обжимаясь с дюжиной длинноногих проституток, все закончится скандалом. В России же подобное считается в порядке вещей.

Один друг прислал сообщение, когда я был там: «Будь на чеку. Москва вредна для души». Он ошибается. Душе она не навредит, чего не скажешь о браке, банковском счете и мужском хозяйстве.

В Москве кипит жизнь. Обязательно стоит отведать костный мозг в «Кафе Пушкин» и провести пару минут на обочине дороги, пытаясь разглядеть хоть одну машину дешевле £50,000 в пересчете на британскую валюту. Затем обратить внимание на тротуар и попытаться отыскать хоть одну девушку, которая была бы толстой или ниже 1,80 м ростом, или не носила бы прекрасного фасона джинсы. Понятия не имею, о чем грезит Хью Хэфнер в своих мокрых снах. Но готов поспорить, что ему снится нечто подобное.

Я побывал в Кремле и обнаружил, что его полностью отреставрировали и восстановили. Но не так, чтобы он напоминал о том, как мог выглядеть в прошлом, — а так, чтобы у иностранных дипломатов подкашивались ноги от его величия. Каждая комната — словно фантазия помешанной на золоте четырехлетней принцессы.

А затем — когда я только было решил, что Россия похожа на плод любви Монте Карло и Кувейта — кто-то наклонился ко мне и шепнул, что Лада Рива до сих пор не снята с производства. И вы уж простите, но это все равно как услышать, что король Саудовской Аравии сам занимается стиркой, используя тазик и стиральную доску.

Зачем Ладе до сих пор делать Риву? Зачем хоть кому-то из тех, с кем я повидался за время своего визита, может понадобиться такая паршивая машина? Или ее настолько усовершенствовали с тех пор, как она была основным блюдом в автомобильной диете последователей г-на Артура Скаргилла? Я должен был это выяснить. Что я и сделал. И ничего не поменялось. Более того, мне кажется, она стала хуже.

Рива начала свою жизнь в 1966-м в Турине, где была известна как Fiat 124. Fiat заключил сделку с коммунистами и помог построить в России завод, на котором старая разработка компании была запущена в производство. Она и стала Ладой Рива.

Поклонники будут утверждать, что за эти годы многое изменилось, но я могу заявить, что не поменялось вообще ничего. Ну разве что теперь Рива также производится в таких великих автомобильных державах, как Украина и Египет.

Не знаю, откуда родом машина, на которой я ездил. Или кто ее сделал. Могу лишь догадываться, что он был на что-то очень зол, потому что машина ужасна. Рулевая колонка была словно приварена к панели приборов, а потому отказывалась вращаться. Педаль тормоза заставляла машину одновременно слегка разгоняться и поворачивать влево.

Кнопки на панели, казалось, приделаны ведущей программы «Спокойной ночи, малыши!», а двигатель снят с бетономешалки, которая последние 30 лет перемалывала солдат-повстанцев в Южном Судане.

Она могла разогнаться до 100 км/ч. Но лишь в те времена, когда ее производил Fiat. Став Ладой, она вообще потеряла способность двигаться. И, бог ты мой, — какая же паршивая сборка!

Когда я, в конце концов, переехал ее на монстр-траке, она сложилась пополам. Для сравнения – когда этот самый монстр-трак недавно переехал индийский CityRover, машина была вполне еще ничего.

Так почему же Рива до сих пор не снята с производства? Почему люди в России до сих пор ее покупают? Может, причина в том, что за пределами отбеленной и позолоченной московской улыбки остальная страна — мягко говоря — слегка бедновата?

Другими словами, возможно президент БА знает то, чего я не понимал: у тех россиян, которые могут себе позволить летать, есть личные самолеты.

А те, которые не могут, — сидят в глуши, варят брюкву и не теряют надежды, что в один прекрасный день смогут позволить себе купить машину, которая устарела на 45 лет, даже не успев покинуть стены чертового автосалона.

[Valery]

2007 год


Розовый кокаин, украинские проститутки и Гвинет Пэлтроу в клетке. Корреспонденты Sunday Times Джереми Кларксон и Эдриан Гилл в поисках удовольствий в Москве.

Рейсы в Москву переполнены бизнесменами с сияющими глазами, которые дрожат от нетерпения; они рвутся покататься на носороге российского нефтегазового бума, подкармливая его набором предметов роскоши из европейских бутиков: ружьями, катерами и концепциями фьюжн-ресторанов.
Однако на обратном пути они выглядят уже не так хорошо. Финансово истощенные российской практикой ведения бизнеса и морально подорванные Клондайком ночной жизни, они оплакивают свои пустые бумажники. Однако каждый из них шепчет заговорщицки: "Забудьте об Амстердаме и Рейкьявике. Чтобы провести по-настоящему незабываемую ночь, вы должны попасть в Москву".
Именно это и сделали мы с Эдрианом.
На самом деле это не совсем верно. Я хотел провести бурную ночь в городе. Я хотел поедать свой ужин с загорелого живота украинской проститутки, одновременно вдыхая розовый кокаин со спины золотого лебедя. Эдриан, с другой стороны, хотел стоять в очереди за хлебом и бить себя вениками в бане, одновременно изучая образчики борьбы рабочих за контроль над фабриками.
Поэтому перед отъездом он договорился с переводчиком, который был художником и согласился показать ему некоторые сцены борьбы, в то время как я позвонил людям из российского издания журнала Top Gear magazine, которые знали кого-то, кто мог бы помочь мне с лебедем и голой украинкой.
Так что в аэропорту Эдриана ожидал в раздолбанном такси его переводчик, выглядевший несколько "не от мира сего", а меня встретил Maybach. Еще там был Cadillac Escalade, набитый охранниками в полувоенной форме, малокалиберными пулеметами и набором "быков" с лицами как картошка, которые непрерывно говорили себе в манжеты.
Эдриан посмотрел на свое такси и задумчивого переводчика. Примерно секунду в нем происходила борьба – он решал, ехать ли с ними или в кремовом Maybach со мной.
Автомобиль и пулеметы принадлежали бизнесмену, которого мы будем называть Мэтью, и сначала я думал, что это, возможно, для самоутверждения. Мол, на самом деле он издает журналы и производит шариковые ручки.
Однако эта защита в виде "быков" и пушек была не ради шоу. Три года назад Мэтью похитили чеченские террористы. Его избили, приковали наручниками к бывшему спецназовцу, завязали глаза и отвезли в квартиру где-то на однообразно серых, унылых многоэтажных окраинах Москвы.
Чеченцы позвонили его отцу, который живет в Испании, и сказали, что если через пять дней они не получат 50 млн долларов, его мальчик будет убит. Его отец проревел в ответ: "50 миллионов долларов? Идите на:!" И с этими словами отключил мобильник. На два дня.
Мэтью пять дней дожидался, пока его похитители потеряют бдительность, а потом выпрыгнул из окна пятого этажа. Трудно сказать, что повредило его ногам – столкновение с землей или пули, выпущенные его охранниками, пока он падал. Но как бы там ни было, он дополз до ближайшей дороги, остановил проезжавшего мотоциклиста и потом в течение семи месяцев наблюдал, как всю банду сажают в тюрьму, где, как он спокойно замечает, все они один за другим умерли в результате несчастных случаев.
Мне безумно понравился Мэтью. И вот что действительно поразительно. Эдриану, который не любит людей, пока не узнает их поближе – а потом не любит их еще сильнее – Мэтью тоже безумно понравился. Отчасти, как я подозреваю, потому, что Мэтью мог водить нас по ресторанам.
Он предложил нам сходить в "Пушкин", где обедают Клинтон и Кофи Аннан, когда им случается бывать в городе. Там подавали борщ, но и другие блюда тоже. Я хотел попробовать все, поскольку все там стоит миллиарды, но Эдриан торопился. Он раздобыл приглашение за закрытую вечеринку и хотел сделать мне сюрприз.
У Мэтью тоже был сюрприз. На вечеринку мы, естественно, добирались на Maybach и на катафалке Cadillac, но теперь у нас был еще и Lamborghini.
Наш эскорт вызвал у службы безопасности на вечеринке полнейшее замешательство. Их "быки" и наши "быки" бросились что-то говорить в свои микрофоны и вставлять что-то в уши, и очень скоро мы уже были внутри зала, в котором били ключом пот и тестостерон.
Нас протолкнули через внешнюю зону, мимо девушек столь потрясающей красоты, что я едва заметил, что большинство из них были изрядно обнажены, в VIP-зону, которая была до отказа забита фотографами. Все толпились вокруг большой деревянной клети, где явно происходило нечто великолепное. Эдриан заверил меня, что это и есть сюрприз, после чего протолкнул меня в первый ряд, сказав что-то вроде "да-да-а-а-а-а-а!"
Там была Гвинет Пэлтроу, сидящая на окруженном канатами барном табурете, совершенно одна. Что именно она там делала, я не очень понял, потому что когда я набрал воздуха, чтобы спросить, фотографы обратили свои взоры на меня. Даже моих "быков" было недостаточно, чтобы справиться с этой бойней, так что мы пригнули головы и, бросив Гвинет в ее большом ящике, пробились обратно к машинам.
По дороге на следующую вечеринку – на открытие ресторана, как я думаю, для девушек ростом не меньше 7 футов – мы видели множество автомобильных аварий. Оказалось, что битье машин – это то, чем часто занимаются москвичи.
В советские времена можно было иметь специальный сигнал на автомобиле, если вы так или иначе имеете отношение к правительству. Это правило действует и сейчас. Налоговые инспекторы. Любовницы. Люди из министерства рыбной промышленности. У всех у них есть так называемые "мигалки". Но теперь за 500 долларов любой может купить разрешение и завести себе машину с мигалкой. Это означает, что на любом перекрестке практически любой имеет право преимущественного проезда, а Москва почти постоянно отзывается эхом на звуки бьющегося стекла и сминаемого металла.
Мы объехали все препятствия и добрались-таки до вечеринки, где, как я полагал, судя по обилию загорелой удлиненной плоти, появились наконец мои украинские проститутки. Увы. Это были просто девушки, отдыхающие в городе и пытающиеся познакомиться с олигархом. Это исключало Эдриана. На самом деле он заявил, что начинает чувствовать себя Мадонной, так что вскоре мы снова оказались в нашей ламбо-бах-иллакской шеренге автомобилей, чтобы рвануть в бар с лэп-дансингом. И вот наконец. Русская ночь развлечений. Дорогие девушки. Дорогая еда. И огромный грязный Lamborghini. Единственное отличие от Лондона состоит в том, что жена осталась дома.
Если быть честным, Эдриан провел большую часть ночи с таким видом, будто к его ногам привязали что-то тяжелое, а я провел большую часть ночи, разговаривая с девушкой, чей дед, Владимир Челомей, получил звание Героя Советского Союза за изобретение межконтинентальной баллистической ракеты СС-18, известной как "Сатана". Более 20 лет она служила ракетой-носителем для российского ядерного оружия. На протяжении жизни целого поколения она несла бессонные ночи и ужас 500 миллионам людей на Западе. В том числе мне. И вот теперь я сидел здесь, в баре, переполненном обнаженными украинками, плоскими как стиральные доски, и болтал с симпатичной внучкой изобретателя. И после этого вы будете говорить мне, что мир – это не странное место. Только попробуйте. Ну, попробуйте.
Так где же наша Мадонна собирается найти примеры борьбы? "В картинной галерее", – сказал он с ухмылкой маньяка.
Если не считать зрелища того, что случится, если я помочусь на могилу Ленина, я не мог себе представить ничего, что я сделал бы еще менее охотно. Так что мы договорились: "Если ты сможешь назвать имя хоть одного российского художника, мы туда пойдем". Он не смог. Так что мы не пошли.
Я не говорю, между прочим, что Москва не может вас ошеломить. В своей жизни я видел две картины, от которых у меня действительно перехватило дыхание: мыс Рат и Гонконг в сумерках. Теперь их три – еще Красная площадь.
Мы подошли к ней с юга, через новую арку около Музея Чего-то Неинтересного. И даже несмотря на то, что часть вымощенного центра площади была занята временным катком, все остальное было столь прекрасно и столь выразительно, что я прямо ахнул: Василий Блаженный, церковь с потрясающими луковицами куполов, создателей которой ослепили после того, как они ее достроили, чтобы они никогда уже не смогли создать ничего подобного; голубые ели, которые по-тихому заменяют ночью, когда они перерастают кроваво-красные стены Кремля, и огромный универмаг, освещенный как Harrods.
Вы обнаруживаете, что кружите и кружите, как восьмилетний мальчик, оказавшийся в магазине, где множество игрушечных поездов, не до конца веря, что картина, которую вы видели миллион раз на фотографиях, может быть настолько пронзительно-прекрасна в реальности. Лучшая площадь мира? О да, ничто и близко с ней не сравнится.
Позднее на рынке, где можно купить сыр, сделанный из пота большевистских подмышек, произошла суматоха. Мужчина вышел вперед с ручкой и бумагой, чтобы попросить у меня автограф, но задолго до того, как он издал хотя бы звук, мои "быки" заломили ему руки. Ручку и бумагу изучили, и когда выяснилось, что обе безобидны, мужчине позволили продолжить вопрос. Что он и сделал без тени возмущения.
По большей части центр Москвы выглядит как Лондон. Вы действительно видите, что оба города срослись, до того как все пошло кувырком в 1917-м: одинаковая архитектура, одинаковое чувство истории, одинаковый опыт торговли и одинаковые бессмысленные рестораны с шестизначными ценами. Никогда и нигде я не чувствовал себя настолько дома.
Более того, в точности как если бы мы были в Лондоне, нашей Мадонне не удалось отыскать примеров особенной борьбы, а мне так и не случилось обмакнуть перепелиное яйцо в украинскую девочку. Мы мило провели время в месте, которое на первый взгляд кажется милым.
Ничто не говорит о том, что вы находитесь на Диком Западе XXI века. Даже караул у могилы Ленина курил так, словно не возражал бы, если бы мне вздумалось на нее помочиться. Или на него. И тем не менее история с охотником за автографами, вероятно, показывает, что есть глубоко укорененный страх перед силой и властью. Вы не задаете вопросов тем, у кого больше денег, бицепсов или связей, чем у вас. Платой за просьбу об автографе стала вывернутая рука. Платой за превышение скорости становится тихая взятка. Вы получаете лучший столик в заведении с помощью одного взгляда.
Мы видели это и на обратном пути в аэропорт, куда нас сопровождал эскорт охраны. С голубыми мигалками мы неслись по специальным полосам, которые в Англии выделяют для автобусов, а в Москве – для богатых и могущественных. После того как с нашего пути были убраны тихоходы, мы влетели прямо в VIP-зал, переполненные смущением, покрывшим краской наши щеки, и возбуждением, бабочкой трепещущим в животе.
Затем, поблагодарив наших "быков" за убийство охотников за автографами и со слезами простившись с Maybach, мы оказались в самолете в эконом-классе, снова в железных объятиях настоящей демократии. А я предпочел бы их демократию.